чё та сначала даже не поняла чего там на веревочке...бабочка-бантик какой то
а про фекальные массы - прям как у Лоры списали:)))))) - отрывок:)
.......Моя жизнь в уборщицах стала куда менее экстремальной, но зато, увы, и менее креативной. Может быть, дефицит информационных поводов, побуждающих к самовыражению, сыграл со мной злую шутку. Так или иначе, однажды я увидела себя со стороны, занимающуюся мучительным поиском синонимического словосочетания, должного заменить собою такое грубое выражение, как "большой кусок говна". В итоге на свет появился крупный фрагмент фекалии, которым мне в конце концов удалось взорвать мозг капитана т/х "Любовь Орлова".
Причём тут Окулов? Да и действительно: пора бы уже ему выйти на сцену. Окулов! ау!
И вот он появляется. Глядите на него.
Кареглазый блондин очень приличной наружности и двух метров росту. Такие, несмотря на полное отсутствие мозгов, нравятся многим девушкам – я точно это знаю и не преувеличиваю: нравятся. И насчёт мозгов не преувеличиваю: мозгов у Окулова – такая беда - действительно не было. Во всяком случае, с моей точки зрения.
Однако, пока я отвлеклась на экстерьер и интеллект Окулова, он уже успел пройти половину коридора.
В руках у красивого безмозглого моториста были какие-то приспособления для подводной охоты. С гарпунами и верёвками наперевес, Окулов приблизился к туалету, открыл дверь и зашел внутрь. А мы с вами остались снаружи, чтоб продолжить разговор о чём-то прекрасном.
Через десять минут Окулов вышел из туалета. Прервав нашу с вами приятную беседу, он сказал:
- Принимай работу.
Извинившись перед вами, я зашла в туалет и увидела на стерильном кафельном полу какую-то неприятного вида дерьмовину толщиной в руку.
- Хорошая работа, Окулов, - сказала я, выйдя наружу, - а что это?
- Говно, - ответил Окулов.
Приглядевшись, вы бы тоже опознали в лежащей на полу дерьмовине самое обычное, заурядное говно. Только, действительно, очень крупное.
- Говно?! – воскликнули бы вы.
- Говно, - как и мне, пояснил бы вам собеседник.
Не помню, с кем из членов экипажа и о чём именно я беседовала возле туалета в то время, пока присланный - по моей заявке - вахтенным механиком моторист устранял засор в унитазе. Не помню, с кем и о чём, но с кем-то хорошим и о чём-то прекрасном - это точно. Во всяком случае, по сравнению с тем, что теперь лежало на полу, прекрасным казалось всё. Да что там! Вся моя жизнь была прекрасной до той минуты, пока моторист Окулов не вынул из горшка, расположенного на моём объекте, крупный фрагмент фекалии.
- Ну ты его убери? - осторожно предложила я.
- Куда я его уберу? - почему-то обиделся Окулов.
- А я куда? - еще сильней обиделась я.
- А мне какая разница, - сказал Окулов и пошёл было прочь, намереваясь оставить меня наедине со своим трофеем.
- Стой, - сказала я, - подожди.
- Ну? - Окулов остановился.
- Это же ты его достал.
- Ну, - согласился Окулов. Это было слишком очевидным, чтобы опровергнуть, поэтому он и согласился.
- Ну, раз ты достал, ты и убери тогда.
- Куда я его уберу?
- А я куда?!!!
- А мне какая разница!!!!
И Окулов ушёл окончательно. С минуту постояв рядом с дерьмом, ушла и я.
Через час меня вызвал старпом и предложил написать объяснительную, почему в туалете команды на моём объекте - грязь.
- Не грязь, а.., - начала было я.
- Вот и напишите об этом, - сказал старпом, - в объяснительной.
Это была первая объяснительная в моей жизни. Я приступила к её созданию с полной серьёзностью и не без злорадства. Я была уверена, что по результатам ознакомления с моим документом Окулова заставят убрать дерьмо с палубы. Так появился на свет тот самый крупный фрагмент, от которого - через пару дней - чуть не сошёл с ума капитан.
Я написала, что крупный фрагмент фекалии был извлечён мотористом Окуловым из колена унитаза, который является частью фановой системы теплохода, прекратившей нормально функционировать после того, как между 09.00 и 11.00 в неё попал некий предмет, затруднивший нормальное функционирование фановой системы теплохода. Еще я написала, что крупный фрагмент фекалии, очевидно явившийся причиной засора фановой системы, был оставлен Окуловым на палубе туалета. Поскольку в данном случае туалет являлся рабочим местом моториста Окулова, то, я считаю, - написала я, - что Окулов в рамках штатного расписания был обязан удалить фрагмент фекалии из туалета, так как каждый должен убирать за собой своё рабочее место, о чём постоянно напоминают инструкции Министерства морского флота СССР.
Отдав объяснительную старшему помощнику, я надела шапку, шарф, варежки и пару свитеров под куртку, взяла скейтборд и отправилась на прогулочную палубу: кататься вокруг надстройки. Я решила, что ни при каких обстоятельствах не уберу дерьмо за Окуловым, хотя - это приходится признать - убрала бы его совершенно спокойно, если бы тот же Окулов навалил на пол туалета анонимно. Туалет был моим объектом, а штатное расписание диктовало мне поддерживать санитарное состояние своих объектов "на должном уровне". Трудно сказать, какой уровень санитарного состояния перестаёт быть "должным", однако фрагмент фекалии (да ещё и крупный), вряд ли поднял бы этот уровень на недосягаемую высоту - особенно в глазах санитарных властей.
Между тем, написав логически-безукоризненный, как мне казалось, текст, и будучи совершено уверенной, что Окулов уже унёс фекалию, я была страшно удивлена очередным вызовом к старпому. Стиль второй объяснительной был более нервным. Там я уже начала сокращать крупный фрагмент фекалии, доведя его до аббревиатуры "КФФ". В остальном содержание документа не претерпело больших изменений, а КФФ благополучно пролежало в туалете весь день до вечера.
Вечером оно оставалось там же, но моя правая рука уже здорово устала писать объяснительные записки. К середине следующего дня она уже начала отваливаться.
Я писала объяснительные и педантично выполняла свои обязанности по поддержанию санитарного состояния: пылесосила, мыла и убирала на своём объекте всё, не трогая лишь КФФ. Я делала тщательную приборку в злополучном туалете. Может быть, даже более тщательную, чем обычно: унитаз сверкал всеми своими унитазными каратами, жёлтый кафельный пол излучал солнечную энергию, ручки, кнопки и краники выглядели только что купленными - а посреди всей этой красоты царил анклав КФФ.
В середине третьего дня, когда "Любовь Орлова" повернула в сторону порта приписки, суверенное дерьмо удостоилось визита капитана. Тот открыл дверь в туалет, окинул взглядом территорию политически независимой кучи, а затем – правильно: потребовал от меня объяснительную.
К тому моменту я уже немного утомилась морально, поэтому написала капитану, что требую ознакомить меня с объяснительными моториста Окулова, а КФФ (в скобках расшифровка: "крупный фрагмент фекалии") пока пусть лежит.
Боже, как орал капитан. Я действительно испугалась – в любой момент у мастера могли лопнуть глаза и порваться сухожилия на шее, и меня бы опять заставили писать объяснительную.
Несмотря на то, что капитан не порвался, меня вызвал старпом и потребовал объяснительную записку - по поводу объяснительной записки, написанной мною на имя капитана.
Я не знаю, что они делали с моими объяснительными записками. Не исключено, что коллекционировали на случай моей будущей писательской известности, хотя вряд ли.
В отчаянье я написала заявление на имя стармеха, попросив его заставить моториста Окулова убрать КФФ прочь с моего объекта.
КФФ, тем временем, продолжало жить своей жизнью на полу туалета; правда, заметно съёжилось, а на подходе судна еще к Находке - взяло и исчезло. Не исключаю, что его тихонечко унёс стармех. Во всяком случае, ни я, ни Окулов дерьма не трогали.
Окулов тоже писал объяснительные. Одну я видела. Как раз на имя стармеха. Там было написано: "Я вытащил говно на пол потомучто его невсосало".
После случая с КФФ я отработала на "Орлихе" еще месяца полтора. Включая Новый год. Да, это был самый худший Новый год в моей жизни.
Разумеется, сейчас я не очень верю, что всё это было на самом деле. Я не понимаю, каким образом могла на полном серьёзе строчить по десять объяснительных в день, искренне надеясь, что дерьмо, волею судеб угодившее на мою территорию, само собой исчезнет из моей жизни. Я даже представить сейчас не могу, какая сила могла заставить меня испытывать настоящее отчаянье оттого, что в туалете - по правому борту нижней палубы теплохода "Любовь Орлова" югославской постройки 1976 года - лежит кусок дерьма. И я не знаю, как так получается, что даже самые дерьмовые - в прямом смысле этого слова - ситуации выглядят теперь, спустя двадцать лет, просто комедией положений, над которой только и остаётся, что поржать.
Но если бы тогда, двадцать лет назад, они выглядели бы точно так же, я б, наверное, не плакала - двадцать лет назад.